- Здравствуйте, Владимир Владимирович. За это время у нас защитниками Отечества стали и врачи, а военные отточили мастерство в стройке, в дезинфекции. На ваш взгляд, на этом этапе удалось защитить Отечество?
- Безусловно, конечно. По количеству заболевших коронавирусом мы занимаем, по-моему, третье место, а по количеству погибших – к сожалению! я приношу соболезнования всем, кто потерял своих близких – один из самых низких показателей в мире. Пока, слава богу, это так. Надеюсь, что так и будет. Может быть, даже лучше будет, ситуация ведь улучшается у нас. Поэтому, вне всяких сомнений, нам в целом удалось выполнить задачу, которую мы перед собой ставили: защитить граждан России от этой заразы, от этой опасности, от этой инфекции.
- Когда все начиналось, на ваш взгляд, насколько наша страна была готова к этой пандемии? Как вы готовились?
- Заранее, совсем уж быть готовыми к таким событиям можно только в результате системной работы предыдущих лет. Даже не лет, а целых десятилетий. Это зависит от самой системы здравоохранения. Несмотря на все наши преобразования, целесообразность которых часто подвергалась сомнению, все-таки сохранено было главное. Наша система — можно с этим соглашаться, можно не соглашаться, но это факт, который свершился — оказалась гибкой и мобилизационной. Конечно, у нас очень хороший уровень подготовки специалистов. Мы знаем, мы все время говорим об этом, что узких специалистов не хватает, что нужно поднимать уровень подготовки медицинских кадров. Но в целом оказалось, что наша страна, конечно, отвечает вызовам, с которыми столкнулся весь мир.
Вовремя среагировали на то, что в мире происходит, и пункты пограничного перехода были закрыты, мы договорились с нашими китайскими друзьями о том, что мы будем действовать таким-то образом. В целом мы заблаговременно начали готовиться к возможному широкому распространению инфекции, и это дало свои результаты.
- Вот именно в этот момент по-настоящему угроза была прочувствована? Ведь вспомним март, февраль – многие в мире, в общем-то, относились к этой инфекции, как "что-то там в Китае происходит", в общем, хи-хи и ха-ха, что называется.
- Да, так и было. Возьмите то, что в Африке происходило с эпидемией Эбола, – тоже казалось: это очень далеко и нас не касается. Но наши ученые в наших ведущих научных центрах начали активно работать над вакциной. И наша вакцина против Эболы оказалась самой, пожалуй, эффективной в мире. Так же и здесь. Как только опасность такая замаячила на горизонте, мы сразу начали реагировать.
- Для вас что было самым сложным за это время?
- Вы знаете, я, как правило, когда мы сталкиваемся с какими-то проблемами, не выделяю, что там самое сложное, самое легкое. Я просто исхожу из тех задач, которые возникают сейчас. Которые нужно решать в первую очередь. А в первую очередь нужно было позаботиться о жизни и здоровье граждан. И нужно было принимать решения как можно быстрее, направленные именно на решение этой задачи.
- Это не было ли слишком высоким риском – визит в красную зону в Коммунарке?
- Нет, я не думаю. Первое, что я хотел, – посмотреть, убедиться своими глазами, как там все устроено. Одно дело – знать по докладам, а другое – прийти самому посмотреть на месте. Я всегда, в принципе, так поступал. Везде. Где бы чего ни происходило. Но перед тем как туда пойти, я, конечно, проконсультировался со специалистами, выяснил максимально безопасный способ посещения этой красной зоны, соответствующим образом был экипирован, как вы видели. Правда, эта экипировка не помешала главному врачу этой больницы заболеть – это правда. Ну, такое бывает, такой риск я имел в виду, что это возможно. Но тогда и Мишустин еще не болел, поэтому определенная степень свободы поведения в высшем эшелоне, она у меня была. Но я считал, что это оправдано.
Не оправдан риск, когда в нем нет необходимости. Когда у нас шли тяжелые события на Кавказе, там часто бывал, в зоне боевых действий. Я помню, мы практически на бреющем полете летели по складкам местности на вертолете. Почти лопастями задевали там за землю. Я говорю: "Зачем мы так рискуем?". Он говорит: "Если мы поднимемся выше, риск будет еще больше, потому что мы становимся хорошей мишенью для стингеров, которые были там у террористов". Вот этот риск такого бреющего полета, он был оправдан. В данном случае. Так же как и риск посещения других зон боевых действий, когда я видел, что по нам стреляют трассирующими пулями. Но мне нужно было там быть. А здесь – мне нужно было быть в больнице и посмотреть, как там все организовано. Поэтому я не считаю, что он был неоправданным.
- А вас не пытались отговорить от похода в красную зону?
- Ну, разумеется, пытались. Конечно. Не то, что пытались, — все были против.
- Вы часто сдаете тесты на коронавирус?
- Регулярно. Ну, не знаю, раз в три дня, в четыре.
- Все отрицательные?
- Слава богу, пока да.
- Вы думали над тем, зачем вообще человечеству такое испытание?
- Это же не единственное испытание. В Средние века там и холера…
- Но при нашей жизни такое испытание…
- Ну, на нашей памяти, может быть, не было, кроме этого широкого распространения – это правда. Но с чем это связано? Не хочется так произносить каких-то грубых слов, неуместно, наверное, будет на широкую публику. Но как-то все привыкли к тому, что все так стабильно, хорошо. Все так сложилось: кто-то чем-то управляет, кто-то считает, что управляет всем миром, а оказалось, что это не так. И вот осознание вот этого обстоятельства, на мой взгляд, чрезвычайно важно.
О героях:
- Кстати говоря, у меня не было ни на минуту сомнения в том, что наши медики будут вести себя именно так героически, как они себя повели. Вот не знаю даже, почему, такое чувство было абсолютной надёги на этих людей.
Военные строители — были очень замечательные люди среди них. Мне просто сейчас в голову пришла судьба генерала Карбышева — вот один из героев. Кстати говоря, еще царский офицер, который служил потом Советской армии, и ему же предложили, когда он попал в плен, службу в вермахте, причем как специалист, потому что он был крупный специалист по фортификационным сооружениям мирового уровня. Он предпочел мученическую смерть измене Родине. Как известно, его заживо на морозе заливали водой, он просто замерз. Герой! Вот, военный строитель. В 90-х там было очень много закрыто, прикрыто, перепрофилировано, акционировано. Сейчас мы воссоздали эту военно-строительную отрасль, и смотрите, как эффективно она работает. Просто, что называется по мановению волшебной палочки, 16 центров сразу построили. Меньше чем за два месяца в некоторых случаях. С иголочки, прямо современные центры, с полным оборудованием.
- А как именно строителям удается строить за два месяца, когда на всех ваших совещаниях говорят, что стройдокументацию по 16 месяцев утверждают?
- Они же военные! Им некогда рассусоливать насчет этих документов. Но делают они все качественно.
О дистанционной работе:
- В известной степени действительно испытание, потому что я люблю общаться с людьми. Вот мне это доставляет внутреннее удовлетворение – прямой контакт с людьми. Но я прекрасно понимал, что обстоятельства требуют изменения режима работы, графика работы. Есть еще одно обстоятельство. Я еще ввел такое правило: президент и премьер-министр никогда не летают в одном самолете и даже не летают в одно и то же время, даже на разных самолетах. Потому что на нас особая ответственность за положение в стране. И когда выяснилось, что председатель правительства, к сожалению, заболел, я просто обязан был действовать очень аккуратно и соответствующим образом выстроить свой рабочий график.
О силе России:
- Вот Дагестан оказался в сложной ситуации, и вся страна встала на его помощь. И армия поехала, и МЧС поехали, врачи со всей Москвы туда поехали. В этом сила России! Сила нашего многонационального государства, многонационального народа. Надо держаться за это.
О здравоохранении:
- Это не значит, что у нас нет других проблем, мы должны над этим работать, и программа улучшения ситуации в первичном звене здравоохранения никуда не исчезла. Мы будем это делать.
- Удастся ее профинансировать? Важная программа.
- Мы достаточно много ресурсов направили сейчас на борьбу с эпидемией, создали много дополнительных мест, построили даже новые клиники. То, что создано специально для борьбы с коронавирусом, даже создано на временной основе, я рекомендовал многим нашим коллегам в регионах сохранить.
- Спасение жизней или спасение экономики, которая тоже в итоге – жизни: резервы долгие годы копили на развитие. И тут такой шторм. Вы сомневались? Этот выбор трудно дался?
- Нет. Жизнь, здоровье граждан лежат в основе каждого государства. Любого государства. А у нас, с нашими территориями, с нашими демографическими проблемами это проблема проблем, вопрос вопросов, абсолютно приоритетная вещь. Главное — сохранить жизнь и здоровье людей, потом остальные проблемы мы решим. Все потом к этому приложится.
- О чем вы думали, когда слышали вот эти недовольные возгласы, что, мол, кому суждено переболеть, те переболеют, а мы-то тут при чем? Наша работа, наша жизнь комфортная, к которой мы привыкли?
- Я думаю, что это не очень зрелые высказывания, и мне кажется, что люди, которые так считали и считают, все-таки в конечном итоге согласятся с моей позицией. В конечном итоге все-таки важнее жизнь близких, это соответствует морально-нравственному коду российских граждан. Вне зависимости, кстати говоря, от религиозной принадлежности и национальности. Мы все живем на одном пространстве тысячу лет. Когда говорят: "Я буду здоров или переболею легко, а там хоть трава не расти", – это такое проявление присущего Западу индивидуализма. И те, кто думает иначе, когда увидят, что мы постепенно все-таки выходим из полосы трудностей, на мой взгляд,в душе тоже согласятся с той позицией, которую я сформулировал.
- Когда вам каждый день приносили сводки о фактической остановке очередной крупной отрасли: самолеты не летают, поезда практически не ездят, бизнес не работает, цены на нефть вообще упали впервые в истории до отрицательных значений, кому-то там доплачивали, чтобы только эту нефть где-то хранили, — руки не опускались от того, что все вокруг рушится?
- Я в такой позиции нахожусь уже не первый год, когда не имею права даже подумать вообще, а в критической ситуации тем более, что могут опуститься руки. Наоборот, такая ситуация должна всех: и меня, и тех людей, которые рядом со мной стоят и работают, — мобилизовать для решения тех задач, которые стоят перед страной.
- На вашей памяти ведь много было кризисов. По вашей личной шкале это самый тяжелый кризис?
- Пожалуй, это один из наиболее масштабных и действительно довольно тяжелых, потому что эпидемия очень широкая, очень много людей болели и до сих пор еще болеют. Это огромная нагрузка на систему здравоохранения, огромная просто, на людей, которые там работают. А второе, конечно, целые отрасли останавливались. Как вы правильно сказали, самолеты не летают, все самолеты на земле. Не летают совсем. Поезда остановились. Ну, конечно, чувство тревоги не могло не возникнуть. Но все-таки при всем при этом я реально оценивал наши возможности и исходил из того, что они таковы на сегодняшний день, что у нас есть все шансы, если мы будем грамотно и своевременно действовать, пройти с наименьшими потерями этот сложный период в нашем развитии.
Наши эксперты с первых дней, вот как только эпидемия началась, сразу же сказали: главной проблемой в социально-экономической сфере будет безработица. И ключевым звеном во всей системе поддержки реального сектора экономики является что? Поддержка, сохранение рабочих мест. Мы ведь прежде всего оказываем помощь тем предприятиям и тем секторам экономики, которые сохраняют рабочие места и уровень заработной платы.
Ну, и наконец, прямая помощь гражданам — выплаты на детей от 3 до 7 лет, а потом всем без исключения семьям, где есть дети до 16 лет, то есть 15 лет включительно, — это тоже направлено на то, чтобы поддержать российские семьи.
- А не было, кстати, тех, кто возражал против тех же прямых выплат?
- Были, конечно. Потому что некоторые коллеги, исходя из так называемой экономической целесообразности, полагали, что этого делать не следует, что достаточно поддержки пострадавших отраслей экономики, предприятий. Но я посчитал, что это все-таки неправильный подход, потому что в современных условиях мало поддержать бизнес – надо поддержать людей напрямую. Потому что как там бизнес себя ведет, на 100 процентов мы гарантировать не можем. Разные есть руководители предприятий, собственники. Поэтому людей надо поддержать, а параллельно – бизнес.
Весь этот набор мер: и в сфере здравоохранения, и в сфере социальной поддержки, и в сфере экономики – на мой взгляд, получился достаточно стройным. Где-то, наверное, были и сбои, какие-то предприятия не попали, я знаю об этом, в перечень пострадавших, а на самом деле таковыми являются. Но правительство все это будет дорабатывать.
О сбоях в выплатах врачам:
- Я бы здесь ничего не драматизировал, такое бывает. Ведь мы все люди, да? Я действительно сказал одно: думал так, как это должно быть организовано, и сказал так, как думал. Но некоторые коллеги не так поняли критерии, о которых я говорил. Я ведь говорил о чем? О том, что, если человек работает в зоне, он подвергает себя, свое здоровье, а может быть, и жизнь определенным рискам. И эта доплата – за риск. Трагические события в Афганистане, допустим. Когда военнослужащий прилетал в Кабул или в какой-то другой город, садился, ехал к месту новой службы и сразу попадал под обстрел. Некоторые погибали сразу. Вот здесь наши медики, когда входят в эту так называемую красную зону, как бы попадают в зону боевых действий, условно говоря. Вот за это я и предложил осуществлять дополнительные выплаты. Некоторые коллеги поняли это иначе, они исходили из того, что это особый, но тем не менее текущий режим обычной работы. Но это не так. Мне пришлось им разъяснить, все вернулось на круги своя и было организовано так, как я считал нужным, так, как мы и договаривались.
- Вы сами говорили, что сейчас проверяется, кто на что способен. За эти месяцы были у вас разочарования какие-то?
- Вы знаете, нет. Ведь многие коллеги пришли к исполнению своих обязанностей на высших государственных должностях совсем недавно. Но выбор оказался удачным. В общем, все оказались на высоте положения, проявили себя как грамотные специалисты, очень ответственные люди. И я должен честно сказать: вы сейчас упомянули про сбои выплат – там разгильдяйства никакого нет, просто люди по-другому поняли. Но я вас уверяю, все пахали и пашут с утра до ночи. И очень ответственно относятся к своим обязанностям. Меня это не может не радовать.
- В мае исполнилось ровно 20 лет с момента, как вы вступили в должность президента. Страна, которую вы строили все эти 20 лет, оказалась готовой, устойчивой в условиях этого шторма, связанного с коронавирусом? Если бы такое с нами случилось в 1990-е, в начале 2000-х даже, мы бы выстояли, удержались?
- Я думаю, что Россия все переживет, все переможет и выстоит, вопрос только: какой ценой? Конечно, если вспомнить 90-е, было очень тяжело. Нам гуманитарную помощь в 90-е годы присылали не в связи с техногенными катастрофами или какими-то природными явлениями, а как беднейшей стране мира, чтобы с голоду не помирали. Вот мы что получали, вот мы как жили. Мы не могли без внешних кредитов зарплаты выплачивать и не выплачивали месяцами, по полгода даже военным не платили. У нас с 99-го года по 2019-й удвоился ВВП страны, то есть экономика выросла в два раза. Инфляция составляла, вы знаете сколько, 2600 процентов. Даже в 1997 году, когда появились первые признаки роста ВВП, инфляция все равно была 11 процентов. А сейчас у нас по году была 3. Даже в условиях сегодняшнего дня мы ставим себе ориентир 4 процента, и, скорее всего, так где-то около 4 и будет. Но это совершенно принципиально другая вещь.
Мы сейчас упомянули о выплатах гражданам, упомянули выделяемые средства на поддержку экономики и пострадавших отраслей. Откуда они берутся? Они берутся из наших резервов прежде всего. Из возможности бюджета. Какие были возможности бюджета в 90-е и даже в начале 2000-х годов? У нас был хронический дефицит, хронический. Зарплату, пенсии даже не платили иногда по несколько месяцев. Наши резервы выросли в 50 раз за эти годы. Сельское хозяйство почти развалилось, а сейчас у нас только экспорт в прошлом году составил почти 25 миллиардов долларов, вообще даже трудно было себе такое представить. Сказали бы кому-нибудь в начале 2000-х годов, никто бы не поверил. Мы заняли первое место в мире по экспорту пшеницы. Это просто реальное достижение. Промышленность выросла под 90 процентов, а обрабатывающие отрасли – более чем в два раза. Да, нам еще очень много нужно сделать для диверсификации экономики, но она происходит, реально все-таки происходит. По сути, это другая страна. И вот то, что сделано нами за последние годы, дает нам возможность надеяться на то, что мы окончательно выйдем из этой ситуации, достойно и с минимальными потерями.
- Сейчас много сравнений с тем, что это чуть ли не военное время, невидимый враг у ворот. Вы согласны с такими формулировками, что это некая война?
- Да нет, конечно. Но это напоминает в известной степени военные действия: враг невидимый – это сам вирус.
- Есть много конспирологических теорий происхождения коронавируса, которые разделяют многие политики, не говоря уже о спецслужбах. Вы что думаете?
- Я думаю, что нам нужно противодействовать тому, что произошло, а не рассусоливать на тему о том, откуда это взялось. Конечно, специалисты думают, пускай они прикидывают, анализируют, но нам важно понять суть происходящего. И выстроить систему защиты. А откуда это взялось, это уже другой вопрос.
Но говорить о том, что это специально кто-то вбросил, кто-то специально что-то сделал, нет никаких для этого оснований. Я думаю, что если кто-то будет придерживаться такой версии, то ничего хорошего из этого не получится. Почему? Для того чтобы эффективно бороться с эпидемией, надо объединять усилия, а не обвинять друг друга. По моему глубокому убеждению, нужно делать то, что ведет всех нас к избавлению от этой угрозы. Здесь, на этом пути нас ждет успех, а не на пути конфронтации.
Я слышал много раз, что теперь из-за вируса все поменяется кардинально. Я не совсем согласен с такой формулировкой, с такой постановкой вопроса. Я считаю, что из-за вируса ничего не изменится на самом деле. Он просто подтолкнул некоторые процессы. Условно, самое простое – телемедицина. Ну чего, этого не было, что ли? Было. Просто условия, в которые мы попали, подтолкнули развитие этих направлений, этих отраслей. В этом смысле, конечно, эта инфекция кое-что изменила. Но она и кардинально ничего там не поменяла и не поменяет. Постепенно все вернется на круги своя. Но, конечно, определенное качество нашего бытия поменяется.
- А с точки зрения политики к чему-то подталкивает это?
- Это подталкивает к тому, что мы все-таки должны понять, что объединение усилий в борьбе с общими угрозами чрезвычайно важно, а наносные вещи, связанные с тем, чтобы любой ценой обеспечить свое доминирование, вот эти эгоистические подходы к строительству отношений на международной арене ведут в тупик. Они не дают возможности эффективно функционировать всему международному сообществу. На мой взгляд, это чрезвычайно важно. И все-таки даже если это сейчас не приведет к кардинальным изменениям, но постепенно это осознание будет накапливаться, количество этой информации, на мой взгляд, когда-то все-таки должно перерасти в изменение качества отношений на международной арене.
Вот мы некоторым европейским странам оказывали помощь тогда, когда им никто не оказывал, даже их ближайшие союзники. Поверьте, мы делали это не из каких-то политических соображений, а потому что им было тяжело и потому что они нас об этом попросили. Мы же не лезли со своими предложениями. Нас попросили – мы ответили. Без всяких соображений на этот счет политического характера. Я знал, что людям тяжело. Они попросили поддержать, и мы это сделали, вот и все. И как бы потом ни пытались скомпрометировать эти наши, скажем так, благородные действия и порывы, это не удается сделать. На бытовом, общечеловеческом уровне наша открытая, честная, дружеская позиция в гражданском обществе этих стран понятна. И она не может не учитываться в будущем политическими элитами.
